Портрет шута принцессы Грезы
Жил да был на белом свете шут. Был он абсолютно сам по себе шут – ничейный, а вернее свой собственный. Иногда он прибивался на время к какой-нибудь принцессе или королеве, а один раз жил даже с Бабой-Ягой. Правда, ему это все быстро надоедало и тогда он опять становился сам по себе и шутил для всех. Станет где-нибудь на площади и давай куролесить, так что дым столбом. Заморочит всех, закружит – и нет его, пропал бестия, словно его и не было. Народ, конечно, веселился и шута, обычно, приветствовал, хотя иногда шут получал и по сопатке или под зад коленом, как получится.
Время от времени шут остепенялся. Начинал ходить на работу, разводил жен и плодил детей, философствовал, сидя у камина с бокалом бургундского или бордосского вина и покуривая трубку. В это время он обычно ходил важно, заложа руки за спину и состроив такое выражение лица, как-будто, хотя бы одна из мировых проблем тяжким грузом легла на его плечи, и всенепременно требует его скорейшего участия. В эти часы он непременно натягивал мантию с собольим подбоем, надевал свою белую манишку и, почему-то, предпочитал длинноносые турецкие туфли с загнутым мысом, расшитые золотом и стразами. Софистические выражения, вырывавшиеся в это время каскадом, доводили до состояния тихого помешательства его близких, а мало знакомые люди предпочитали наблюдать за ним со значительного расстояния. Собирались зеваки целыми толпами, тут же обретались блаженные и мессии, шум и гам стоял невообразимый – одним словом – базар.
Шут писал музыку и стихи, кропал потихонечку великий роман-эпопею, обещая его дописать не позже, чем к концу третьего тысячелетия. Кто-то его ругал, кто-то хвалил, но скучно не было никому, особенно его жене, которой и приходилось выносить основную тяжесть его существования на этом свете.
Иногда шут переодевался в бомжа и уходил в народ, на добычу свежих впечатлений непосредственно от народа. Тогда он много пил, плохо пах и был жутко циничен. Перед возвращением домой он мылся в фонтане, жевал клевер и бегал трусцой, сгоняя похмельные последствия своих странствий.
Бывали времена, когда шут прикидывался менестрелем или трубадуром. Тогда он брал в руки тимпан (очень необычный музыкальный инструмент) и шел под окна Принцессы Грезы, чтобы попеть песни. Принцесса, конечно же, была хороша, но дело было не в этом. Шут был достаточно ленив, чтобы искать новый объект воздыханий, да и далеко ходить тоже не любил, поэтому он и устроился по близости – захотел попеть – пошел и попел, устал – до дома недалеко, опять таки, тут же вернулся и почивать.
Имел он много друзей и врагов, завистников и сочувствующих, а так же гору произведений, написанных в порывах различных страстей. Иногда, с тоской поглядывая на заваленную рукописями квартиру, шут мечтал заиметь кого-нибудь, кто взял бы на себя смелость разобрать и опубликовать эту глыбищу разномастных творений, но, увы, шут был беден…Поэтому завещал это все потомкам, бессовестно скинув на них заботу о своих шедеврах.
